Однако возникла одна проблема: они вломились не в ту камеру. Всё это читалось на лице Тоби.

– Кригера здесь нет. Тут никого нет. Камера пустая.

В этот миг, когда до «Четырех амигос» дошло, что их усилия оказались напрасными, на них заорал знакомый голос.

– А ну стоять!

Из-за угла, запыхаясь, выбежал шериф Банди; за ним по пятам следовал его помощник Орвилл Крамп. Если Банди был толстый и агрессивный, то Крамп – тощий и хитрый. Они, хоть и совершенно разные, почему-то хорошо ладили и работали вместе.

Оба целились в преступников из своих пистолетов.

– О, друзья мои, на этот раз вы зашли слишком далеко, – сказал Банди. – Реально облажались. Разрушение общественной собственности? Попытка содействовать побегу преступника? Использование взрывчатки без разрешения? За это вы сядете!

Однако они не сели. Марла Финн, адвокат и мама Тоби, сумела добиться их оправдания из-за несоблюдения формальностей. Но она и ее муж пришли в ярость и навсегда запретили Тоби видеться с остальными «амигос». Правда, Тоби уговорил их сделать исключение для Джинни. Он говорил о ней с таким пылом, с такой страстью, что они не могли заставить себя отнять ее у него. Их, если честно, обрадовал тот факт, что у Тоби появилась девушка. Они уже начали беспокоиться, что Тоби никогда не найдет свою любовь. А Джинни, в общем, была выгодной партией.

Это фактически стало концом «Четырех амигос». Хотя для Мэла всё закончилось в ту минуту, когда он зашел в «Серебряное стремя» и замок надежд обрушился ему на голову. Золотой медальон с красивой буквой J он засунул поглубже в ящик стола и забыл про него – по крайней мере, на время.

* * *

Увидев Тоби через столько лет, Мэл вспомнил о своих юношеских годах, проведенных на Тени. Сейчас, когда он лежал в тюремной камере под землей – замерзший, связанный, несчастный, – воспоминания крутились в его голове, словно кинофильмы. Они крутились, словно муть, поднятая со дна реки прошлого, загрязняя его мысли.

Тоби. Джинни. Джейми. Он сам. И вся эта история, которая закончилась катастрофой, шаром огня и страшными угрызениями совести.

Мэл лишь краем уха услышал, как лязгнул отодвигаемый засов, как скрипнули дверные петли. Послышалось шарканье – кто-то шел к нему. Мэл никак не мог это предотвратить, поэтому решил, что лучше просто выстоять, пережить это, переждать.

– Рейнольдс? – шепнул кто-то.

Мэл повернул голову и в полутьме камеры увидел смутный силуэт склонившегося над ним человека.

– Вот, – сказал посетитель. – Выпей это.

Он протянул эмалированную кружку. Мэл с трудом сел.

– Что там – яд? Моча? – спросил он.

– Просто вода. Решил, что ты захочешь пить.

– Это ты правильно решил, – ответил Мэл, по-прежнему оставаясь настороже.

– Давай, – поторопил его гость и оглянулся через плечо. – У меня мало времени. Сюда наверняка кто-нибудь зайдет. Пей.

Мэл прижался губами к кружке. Гость наклонил ее, и Мэл сделал небольшой глоток. Вода была затхлой и противной на вкус, но он всё равно был ей рад.

Этот переломанный нос ни с чем нельзя было спутать.

– Стю? – спросил Мэл.

Стю Дикинс кивнул.

– Я так и думал. С чего вдруг ты такой милый? Пару часов назад ты врезал мне под дых, а потом плюнул под ноги.

– Ну да… Я, типа, должен был так сделать.

– Я думаю так: обычно бьешь человека по доброй воле. И плюешь в него тоже.

– Но мне нужно было показать, что я с ними заодно, – сказал Дикинс. – Не хочу, чтобы меня приняли за предателя.

– Да, боль в моих мышцах живота определенно это доказывает.

– А вот протеиновый брикет. – Дикенс развернул брикет и выставил его перед Мэлом, чтобы тот мог поесть. Белок со вкусом «ребрышек с соусом барбекю». Не самый любимый вкус Мэла, но он едва удержался, чтобы не заглотить брикет целиком. Он умирал от голода. Когда он ел в последний раз? Мэл с трудом мог это вспомнить.

Тем временем Дикинс сказал:

– Не знаю, что еще там про тебя говорят, Мэл, но я помню, что ты сделал для меня на Нью-Казимире. Если бы не ты, меня бы уже не было в живых. За такое полагается поблажка.

– Может, ты тогда развяжешь эти веревки и отпустишь меня? – спросил Мэл, жуя протеиновый брикет.

– Не-а. – Дикинс с сожалением покачал головой. – Не могу.

– Ну, спросить-то стоило.

– Они в курсе, что я пришел к тебе. Я сказал, что хочу побыть с тобой наедине. Они думают, что я собираюсь тебя измордовать. Если узнают, что я тебя освободил, они меня убьют. Всё просто.

– Всегда можно инсценировать драку. Может, я освободился, одолел тебя и ушел сам по себе, без посторонней помощи.

– Нет, Мэл. Ничего такого не будет. Я сочувствую тебе, но у всего есть предел. Эти люди по-прежнему считают тебя предателем. И если они про тебя не врут, то, по-моему, ты предатель.

– А что тебе рассказывали? Лично для меня это тайна, чёрт побери. Что это за страшное предательство, в котором меня обвиняют? Я всё перебрал, но ничего так и не вспомнил.

Дикинс с сомнением посмотрел на Мэла.

– Даже не знаю, говоришь ли ты начистоту или мухлюешь. Не может быть, чтобы ты не знал про свое преступление. В это сложно поверить.

– Если бы я знал, в чем я виновен, то сразу же поднял бы руку и во всём признался.

– Ты правда всё забыл? Жаль. Ничего, потом наверняка вспомнишь.

– И ты совсем мне в этом не поможешь?

– Зачем? Ты всё выяснишь, когда тебя будут судить, а суд начнется скоро. Тебе стоит примириться с этой реальностью.

Мэл видел, что далеко с Дикинсом он не продвинется. У Дикинса добрая душа, однако запасы милосердия в ней были ограничены. Дикинс чувствовал, что в долгу перед Мэлом, даже если считал, что долг можно вернуть, дав немного пищи и воды.

– Мне пора, – сказал Дикинс. – Они сказали, что я могу врезать тебе только пару раз. Бить тебя я не буду, но если я тут надолго застряну, они что-то заподозрят.

– Вот еще какая штука, – сказал Мэл. – Надо отлить, а то сейчас лопну.

– Ведро вон там.

– Это да, но у меня руки связаны за спиной. Сложновато достать шланг, понимаешь?

– Хочешь, чтобы я тебя развязал? Нет, на это я не куплюсь. Ты точно меня вырубишь.

– Ладно, но тогда я скоро обмочусь. Хочешь, чтобы это было на твоей совести?

Мэл видел, что Дикинс колеблется.

– Как мужчина мужчине, – надавил Мэл на него. – Будь ты на моем месте, я бы тебе помог. Клянусь.

– Вот что… – ответил Дикинс, – я расстегну тебе ширинку, и всё. С остальным разбирайся сам.